|
Представляя читателям журнала выдающегося русского ученого Михаила Александровича Сапонова, скажу о нем просто: это человек, во многом определивший лицо музыкально-исторической науки в современной России и ее высокий уровень. Вклад Михаила Александровича в отечественное музыкознание велик и разнообразен: большие монографии и публикации исторических материалов, ценнейшие статьи, научная школа — ученики и последователи, кафедра истории зарубежной музыки Московской консерватории — уникальный коллектив, которым профессор Сапонов руководит уже более двух десятков лет, наконец, просветительская деятельность — публичные лекции, выступления в прессе, и многое другое (всего не упомнишь и не упомянешь). Сапонов молод, однако пережил несколько юбилеев и «полуюбилеев», что стало хорошим поводом для подведения промежуточных итогов и стимулом к написанию «творческих портретов», удачных и одобренных самим юбиляром1. Добавить к ним что-то новое непросто. Но остается «загадка» Сапонова: замысловатая траектория эволюции его научных интересов. Размышлениями о пути Михаила Александровича в музыкальной науке, повороты которого не раз удивляли его коллег и поклонников, я и позволю себе поделиться с читателями.
Свою научную карьеру Сапонов начинал как перспективный медиевист, выпускник дипломного класса мэтра отечественного музыковедения Юрия Николаевича Холопова, автор дипломной работы на редкую и сложнейшую по тем временам тему: «Музыкальные формы Гильома де Машо» (1973). Интерес к музыке и поэзии Машо, к эпохе ArsnovaМихаил Александрович сохранит навсегда — и сегодня он остается признанным экспертом в этой области.
Продолжить перспективное исследование ему, однако, было не суждено. Точные причины и обстоятельства этого мне неизвестны. А. М. Лесовиченко сообщает в данной связи о претензиях к молодому ученому со стороны советских спецслужб (что и неудивительно, учитывая участие Михаила Сапонова в неформальной художественной жизни, в которой он был тогда фигурой заметной). Следует напомнить и о том, что положение самого Ю. Н. Холопова в консерватории 1970-х годов было непрочным: работы ученого признавались не всеми, количество студентов и аспирантов в индивидуальном классе искусственно ограничивалось. Так или иначе, первый из поворотов в карьере Михаила Александровича был в той или иной степени вынужденным — пребывание же в классе Холопова, несомненно, сказалось на всем дальнейшем творческом пути. Теоретик до мозга костей и враг описательной истории музыки, Юрий Николаевич стал «отцом» немалого числа ярких представителей российской музыкально-исторической науки; не в последнюю очередь через учеников Холопова она восприняла требования точности, научной достоверности, современной методологической оснащенности. Во время защиты дипломной работы Сапонов дебютирует в еще одном важном для себя качестве: он декламирует поэзию Машо на среднефранцузском языке и собственные ее переводы, чем производит неизгладимое впечатление на всех присутствовавших.
Кандидатская диссертация Михаила Александровича «Музыкальная культура Кубы» (1978) лишь по недоразумению может восприниматься сегодня как дань политической конъюнктуре. Самобытной культурой стран Латинской Америки (и, конечно же, испанским языком) Михаил Сапонов увлекся еще в училищные годы — работа над диссертацией стала естественным возвращением к прежним интересам. Вероятно, как и у многих советских людей, живую симпатию вызывал у него нонконформизм «острова свободы»,яркость его лидера и «пассионарность» простых кубинцев, носителей древней культуры, совершенно не укладывавшейся в рамки академических стандартов и требовавшей разработки особых подходов к ее изучению. В истории изучения латиноамериканского искусства Михаил Александрович оставил след не только благодаря собственным трудам и публикациям: первая из защищенных под его научным руководством кандидатских диссертаций, авторитетнейшего ныне специалиста по музыке стран Западного полушария И. А. Кряжевой, написана на тему: «Национальные традиции музицирования в Латинской Америке: Проблемы типологии и современного восприятия» (1987).
В лице Ирины Алексеевны Михаил Александрович нашел блестящего продолжателя своих изысканий, сам же он в 1980-е годы вновь резко меняет направление исследований: теперь его внимание привлекает устная музыкальная культура Западной Европы. Небольшая книга «Искусство импровизации: импровизационные виды творчества в западноевропейской музыке Средних веков и Возрождения» (1982) по сей день остается ценнейшим обзором трактатов о музыке. В свое время она произвела сенсацию: благодаря этой брошюре советские музыковеды вынуждены были признать, что многие музыкальные тексты XIII–XVIII веков, безоговорочно воспринимавшиеся прежде как «абсолютные опусы», оказались на деле либо зафиксированным результатом импровизации, либо материалом для дальнейшего спонтанного творчества (на основе собственной жесткой системы правил) старинных певцов и инструменталистов. Напряженный труд, связанный со штудированием современной литературы и памятников средневековой письменности на многих языках и наречьях, с рассмотрением множества иконографических источников (никогда прежде в отечественной науке так тщательно не изучавшихся) продолжался и был увенчан завершением докторской диссертации Михаила Александровича«Музыкальное искусство европейских менестрелей» (1992), а затем и публикацией монографии «Менестрели: очерки музыкальной культуры западного Средневековья» (1996) 2.
Книга вызвала огромной резонанс: благодаря Сапонову русский читатель узнал о существовании мощного пласта в истории музыкальной культуры, о котором прежде имел лишь самые смутные и часто превратные представления. Автор же монографии был признан общественностью лидером изучения старинной музыки в России; таковым он остается и по сей день, а в области музыкальной медиевистики у нас до сих пор не появилось и не предвидится исследований, которые можно было бы поставить в один ряд с капитальным трудом Михаила Александровича.
Не вдаваясь в рассмотрение его классических положений (каждому из тех, кто не знаком с ними, можно лишь пожелать поскорее взять в руки книгу о менестрелях: вам предстоит увлекательнейшее чтение!), замечу, что диссертация Сапонова стала рубежной для русской музыкально-исторической науки: она ознаменовала реальный и окончательный переход от «музыкальной литературы» к «истории музыки». Труды ученого, посвященные музыкальному искусству далекого прошлого, многократно расширили сферу компетенции историка музыкального искусства, потребовали обращения к новым классам научного материала и выработки новых методов исследования — какую бы эпоху мы ни изучали. Это была подлинная революция в русской музыкально-исторической науке, и мне посчастливилось стать одним из ее свидетелей: именно на нашем консерваторском курсе Михаилу Александровичу было «доверено» прочитать первую в жизни лекцию для музыковедов о старинной музыке (дело было в1990 году!); Сапонов рассказывал нам о музыкальных инструментах Средневековья, пускал по рядам иллюстрации, сыпал терминами на старинных языках, записывал их на доске — мы были ошеломлены, далеко не всё могли понять, но впечатление было огромным (и как было не попроситься после этого в индивидуальный класс к такому профессору!) 3.
Но характерно и другое: дальнейших трудов о музыкальной культуре Средневековья от профессора Сапонова не последовало, вопреки естественным ожиданиям многих коллег и учеников. В каком-то смысле своим новаторским трудом он сразу же достиг пределов исследования, максимума возможного в рамках академического музыкознания. Обращаясь однажды на концерте к молодым исполнителям средневековой музыки, Михаил Александрович очень хорошо сказал об этом: я прошел весь путь, отведенный специалисту, рассматривающему свой предмет со стороны, — очередь за вами!
И действительно, творчество М. А. Сапонова — яркий пример мудрой оценки собственных сил и объективных возможностей академической науки. Для того чтобы изучать старинную музыку на современном уровне, следует знать ее практику изнутри, надо погружаться в традицию, становиться ее носителем: только в этом случае станут понятны те особенности искусства прошлого, о которых сообщают, например, старинные трактаты и другие документы. Музыкально-историческая наука, благодаря профессору Сапонову вышедшая на подлинно университетский уровень, должна срастаться с музыкальной практикой, а в идеале — практиками и создаваться. И это относится не только к «искусству менестрелей», но и к любому пласту музыкальной культуры. Современному ученому нельзя исследовать музыкальное искусство стран Ближнего или Дальнего Востока и не пробовать играть на этнических инструментах, или же, занимаясь музыкой послевоенного авангарда, не разбираться в особенностях аппаратуры, генерирующей электронные звучания, а равно и в новых исполнительских приемах на традиционных европейских инструментах. Исследователю русского народного творчества необходимо иметь опыт выступлений в фольклорном ансамбле (и всё это, конечно, — отнюдь не в ущерб научной стороне дела!). Более того, сегодня я с большим удовлетворением вижу, что лучшие студенты-музыковеды Московской консерватории, посвятившие себя изучению музыки классико-романтической традиции, не ограничиваясь занятиями в классе «общего фортепиано», стремятся стать профессиональными певцами, дирижерами, а на том же рояле — достичь подлинных успехов, выступать на международных конкурсах, давать концерты и т. д. А многочисленные исследования музыки для органа и клавесина на русском языке, появившиеся в последнее время, напрямую связаны с очевидным прогрессом исполнительства на этих инструментах в нашей стране, с появлением целой плеяды высокообразованных российских музыкантов, исполнителей на старинных клавишных. Таковы тенденции нынешнего времени — и профессор Сапонов осознал их одним из первых.
И не случайно, мне думается, буквально во всём, чем занимается Михаил Александрович с начала 1990-х годов, ощутима практическая направленность. Он становится одним из инициаторов создания музыкального центра «Коллегия старинной музыки» при Московской консерватории (1992), а затем и журнала «Старинная музыка» (1998), уникального научного и просветительского издания на русском языке. Благодаря его поддержке в консерватории состоялись многочисленные мастер-классы и научные конференции, посвященные проблемам музыкальной практики. Один из самых удачных проектов, поддержанных Сапоновым, — регулярные курсы профессора Парижского университета (и математика по своей основной специальности) Егора Даниловича Резникова. Разработанный Резниковым метод исполнения западной и русской церковной монодии в чистом строе производит огромное впечатление на тех, кому посчастливилось услышать выступления этого мастера, сольные или при участии его многочисленных в России последователей. Каждый из приездов Егора Даниловича в Москву, ставших доброй традицией, привлекает в консерваторию толпы людей, желающих приобщиться к его искусству. Сам же метод Резникова основан на изучении как старинных трактатов, так и фольклорного пения в тех регионах, где оно сохранилось в своей первозданной чистоте, индийских вокальных традиций и пения в суфийских сектах;исследуя традиционное пение и естественные акустические пространства (пещеры и т. п.), Е. Д. Резников изъездил весь мир. Скептиков, сомневающихся в том, что Егору Даниловичу удалось возродить древнее пение в его подлинном виде, конечно, хватает, но несомненно, что мастер-классы и концерты Резникова стали неотъемлемой частью музыкальной жизни российской столицы. И в этом, как и во многом другом, — огромная заслуга М. А. Сапонова.
Имея всё это в виду, мы не станем удивляться новому повороту в исследовательской стратегии Михаила Александровича: в 2000-е годы он готовит к печати серию переводов разнообразных исторических материалов, снабженных ценным справочным аппаратом. Наиболее крупные из них вышли в свет отдельными изданиями:
— «Жан Кокто. Петух и Арлекин. Либретто. Воспоминания. Статьи о музыке и театре» (2000);
— «Русские дневники и мемуары Рихарда Вагнера, Людвига Шпора и Роберта Шумана» (2004);
— «Шедевры Баха — по-русски. Страсти, оратории, мессы, мотеты, кантаты, музыкальные драмы» (2005).
Сюда же необходимо добавить не столь крупные, но весьма ценные публикации в журнале «Старинная музыка»:
— перевод «Пролога к “Сказанию о саде”» Гильома де Машо с блестящей сопроводительной статьей «“Стройныеформой любовные песни…”: Манифест эпохи Arsnova» (2000. № 4);
— «Текст венецианского издания оперы К. Монтеверди “Орфей”»,перевод которого снабжен ценнейшими примечаниями справочного характера и небольшой, но емкой статьей «Либретто “Орфея” Монтеверди: опыт истолкования» (2011. № 3) 4.
1.Среди публикаций подобного рода выделю статью А. М. Лесовиченко «Корифей исторического музыкознания», опубликованную в журнале «Музыка и время» (2006. № 4. С. 4–13). Особую ценность имеет приложенный к статье «Список избранных трудов М. А. Сапонова» (С. 10–13). Отсылаю читателей к печатной версии весьма содержательной статьи Лесовиченко (ибо сокращенный, без списка трудов, электронный ее вариант выложен в сеть интернет в неряшливом виде и вызвал бы праведный гнев Михаила Александровича, попадись он ему на глаза). Весьма информативна также биография профессора Сапонова, выложенная на сайте Московской консерватории (URL: http://mosconsv.ru/ru/person.aspx?id=8739).
2.В 2004 году вышло в свет второе издание этого труда: «Менестрели: книга о музыке средневековой Европы».
3.Своиблестящие познания в области старинного инструментария М. А. Сапонов впоследствии использовал в серии статей для энциклопедии «Музыкальные инструменты», изданной в 2008 году Государственным центральным музеем музыкальной культуры имени М. И. Глинки (редактор Маргарита Владимировна Есипова). Выход в свет энциклопедии был предметом гордости Михаила Александровича — за русскую музыкальную науку, подготовившую к выходу в свет издание, сопоставимое по своему уровню и охвату информации с лучшими словарями западных стран.
4.Переводческие труды Михаила Александровича не ограничиваются приведенным списком. Многое из уже сделанного ждет своего часа. Так, для одного из своих учеников, Дмитрия Волова, Сапонов осуществил перевод с итальянского языка либретто ранней оратории Г. Ф. Генделя «Воскресение», вошедший в качестве приложения сначала в дипломную работу, а затем и в диссертацию (написанную уже под моим руководством). Очень хотелось бы, чтобы со временем, несмотря на множество забот, у Михаила Александровича дошли руки и до того, чтобы подготовить к публикации и этот свой труд.
Последняя из публикаций, на мой вкус, — едва ли не лучшее из того, что было создано Михаилом Александровичем в этом жанре. Сочетание свободы выражения, естественности русского языка со строгостью передачи поэзии Алессандро Стриджо-младшего впечатляет всякого читателя (меня же, как музыковеда, с самого начала своего научного пути занимающегося переводами старинных текстов, — в особой мере). Совершенство данной публикации — и в том, с какой плотностью изложена в ней сопроводительная информация о постановке первого оперного шедевра, о традициях трактовки мифа об Орфее в ренессансной поэзии, о музыкальной жизни мантуанского двора и о многом другом — ни одного лишнего слова! В то время как более молодые авторы часто позволяют себе занимать журнальное место вовсе не обязательными рассуждениями, маститый профессор Сапонов сэкономил редакции немало печатных знаков. Коллеги по кафедре знают о том, что «орфеевская» публикация готовилась Михаилом Александровичем не один год — и вот теперь мы имеем дело с таким шедевром музыковедческой работы, который и нас самих обязывает предъявлять к каждому из изданий самые высокие требования.
Публикации последнего десятилетия полностью опровергают сложившийся было миф о Сапонове как о музыковеде, специализирующемся, главным образом, на музыкальной медиевистике. В лице Михаила Александровича мы имеем дело с универсальным ученым, в сферу научных интересов которого входят буквально все эпохи западноевропейской музыки. Причем, за каждой публикацией последних лет стоит своя давняя история.
Так, перевод «Пролога к “Сказанию о саде”» —следствие давнего интереса Сапонова к творчеству Машо, в каком-то смысле, возвращение к самому началу его пути в музыковедении. Но глубина выводов, сформулированных в мастерской, лаконичной манере, не может не впечатлять: «<…>положения величайшего теоретика эпохи Arsnova [Филиппа Витри. — Р. Н.] должны, казалось бы, подтверждаться музыкой ее величайшего практика — Гильома де Машо. Увы, даже свои баллады — стилистические наиболее радикальные многоголосные композиции — Машо нотировал большей частью довольно традиционно, вовсе не поражая на каждом шагу блеском “витрийской системы”, как ныне мы склонны были бы того ожидать. <…>Машо гениален не “выпирающими” новациями, легкими на распознание, а глубинным универсализмом, объединившим лучшее в искусстве двух миров — устного и книжного. Первый представлен менестрельной поэтикой (устный профессионализм певцов-сочинителей и великих мастеров-инструменталистов), а второй — поэзией Данте, Петрарки, музыкальными композициями Нотр Дам и т. д.» 5.
В этих нескольких строках Михаил Александрович предлагает читателю новую концепцию творчества Машо, и делает это просто, без излишнего пафоса и абсолютно убедительно — с высоты своего большого, десятилетиями накопленного опыта изучения средневековой культуры. Доступная манера изложения, в том числе сложнейших материй, как мне представляется, — результат многолетней работы Сапонова со студентами консерватории, чтения увлекательных лекций о старинном искусстве в рамках спецкурса истории зарубежной музыки.
Надо иметь в виду всю сложность подобной работы. Студенты-первокурсники, толком еще не готовые воспринимать информацию на том высочайшем уровне, который принят в Московской консерватории, сразу попадают на спецкурс к Михаилу Александровичу, где он рассказывает им о музыке эпох отдаленных, мало изученных, совсем не похожих на позднейшие времена в музыкальном искусстве (которые и изучаются преимущественно в учебных заведениях среднего звена). И во многом ради того, чтобы обеспечить студентов насущными знаниями, были подготовлены названные публикации в «Старинной музыке», не говоря уже о таком масштабном труде, как «Шедевры Баха по-русски» — уникальном издании, сочетающем в себе черты хрестоматии (сборника переведенных на русский язык либретто лучших сочинений великого композитора) и справочника, источника ценной и не доступной нигде более на русском языке информации об истории создания и исполнения соответствующих произведений, о происхождении их словесного текста, редакциях и о многом другом.
Когда я беру эту книгу в руки, сразу вспоминается
путь к ее возникновению: как отдельные тексты переводились сначала для студенческих семинаров (ведь нельзя же рассказывать о музыке Баха, не понимая смысла ее слов!), затем собирались вместе в домашнем компьютере и выдавались студентам первого курса для подготовки (в знак особого доверия полную коллекцию переведенных к тому времени текстов получил однажды и коллега Сапонова, автор этих строк — и то был дар бесценный, материал, очень помогавший готовиться к лекциям); как Михаил Александрович, понимая всю дерзость своего замысла, советовался со многими коллегами о наиболее точной и корректной в богословском отношении передаче того или иного места в либретто. Значительная часть переводов в этом сборнике — эквиритмическая; не считая это своей главной целью, Михаил Александрович в процессе перевода имел в виду звучание баховских шедевров на русском языке не только как метафору, но и как реальность концертной жизни — и мне кажется, русским исполнителям И. С. Баха стоит осуществить подобный эксперимент.
Результатом длительного освоения истории вопроса и одновременно чтения лекций на спецкурсе, во время которых материал отшлифовывался, проходил «обкатку», стала и большая статья, посвященная единственной полной мессе И. С. Баха6. Появление таких трудов знаменует новый этап в российском музыковедении: никогда прежде у нас не было работ, с такой точностью и знанием всех исторических обстоятельств анализирующих богословскую сторону шедевров духовной музыки. Анализируя различные точки зрения, Михаил Александрович избегает того, чтобы занять в конце концов одну из стандартных позиций в споре о том, была ли месса Баха протестантской, католической или «общечеловеческой». Выводы ученого, как это нередко у него бывает, свежи по мысли и красивы по изложению: «<…>в Мессе h-mollосознанно собрано лучшее. Ценнейшие композиторские озарения, ранее “прозябавшие” в сфере скромного “провинциального” немецкого проприя (а это лейпцигские духовные концерты, называемые сегодня кантатами), здесь отныне возвышены Бахом до уровня ординария: композитор “латинизировал” свои высочайшие образцы кантатного проприя. После их переработки и перетекстовки они внесены в полную Мессу, дабы прозвучать на международном языке христианской веры» 7.
Полагаю, что публикации последних полутора десятка лет ни у кого не оставляют сомнений в том, что М. А. Сапонов — историк энциклопедических познаний и энциклопедической манеры подачи материала. К какой бы области истории музыки он ни обращался, его читателей всякий раз ждут открытия, обилие концентрированной информации, безупречный и выразительный литературный стиль и продуманная концепция.
Универсализм отличает профессора Сапонова и в качестве научного руководителя. Его ученики обращаются к темам самым разным: от творчества Адама де ла Аля (дипломная работа Юлии Столяровой, 1998) до музыки в современном кинематографе (дипломная работа Сергея Уварова, 2011, ныне аспиранта в классе Михаила Александровича). Большую ценность представляет масштабная диссертация Елены Доленко «Молодой Шёнберг» (2003, научный консультант Ю. Н. Холопов); ярким, запоминающимся эпизодом в культурной жизни Москвы было сотрудничество М. А. Сапонова с Марией Батовой: результатом его стала не только богатая историческими фактами и остроумными идеями дипломная работа «Эмилио Кавальери и его духовная опера “Представление о душе и теле”» (1997), но и осуществленная под руководством Батовой тогда же первая в России постановка этого эпохального для истории музыки произведения — постановка, которая, вероятно, не состоялась бы без деятельной помощи и огромной моральной поддержки Михаила Александровича. Интерес Сапонова к истории старинных музыкальных инструментов разделила Марина Толстоброва: в результате в 2004 году в свет вышел перевод трактата С. Вирдунга Musicagetutscht. Высшего признания в научном мире удостоились ученики М. А. Сапонова: доктора искусствоведения Ирина Алексеевна Кряжева (о ее научных интересах было сказано выше) и Элеонора Рауфовна Симонова (историк европейского вокального искусства), доктор культурологии Андрей Михайлович Лесовиченко, яркий универсальный мыслитель, основные научные интересы которого лежат в области средневековой культуры.
Будучи учеником Михаила Александровича и сам, могу лишь засвидетельствовать, что свои функции научного руководителя он осуществляет на редкость тактично и вместе с тем деятельно. Его обширные познания и умение выработать индивидуальный подход к любой теме, указать ученику верное направление работы и научную литературу, которую необходимо изучить, наконец, готовность тратить массу драгоценного времени, увлеченно обсуждая со студентами и аспирантами их научные идеи, — качества исключительные в своей совокупности. Способности же Михаила Александровича сочетать высочайшую научную требовательность с умением поддерживать доброжелательную атмосферу, свойственную кафедре зарубежной музыки, мог бы позавидовать любой дипломат.
Не так давно при нашей кафедре открылся Научно-исследовательский центр методологии исторического музыкознания; создатель и руководитель его — профессор Сапонов. Задачи этого подразделения Московской консерватории многообразны: в планах ученых центра стоят переводы старинных трактатов и подготовка учебных программ, издание буклетов, справочников и энциклопедий. Идея такого исследовательского коллектива вновь несет на себе отпечаток личности ученого: его стремления развивать русскую музыкально-историческую науку на основе широкой фактологической базы и новейшей научной методологии. В том, что это детище Михаила Александровича, как и все прочие, ждет блестящий успех, сомневаться не приходится.
Одна из студенток моего индивидуального класса, интересующаяся итальянской музыкой, языком и культурой, как-то раз повстречала в консерваторском коридоре сияющего профессора Сапонова. Остановившись внезапно, он посмотрел ей в глаза и спросил: «А Вы знаете, как переводится на русский язык Infelice Euridice?!» — и прежде чем девушка успела придумать ответ, воскликнул: «Горемыка Эвридика!» Всякий раз, дочитывая перевод либретто Стриджо до этого места, я не могу сдержать улыбку, представляя эпизод в лицах и переживая вместе с Михаилом Александровичем явившееся ему поэтическое откровение. Неотразимое обаяние личности Сапонова непросто передать словами. Как бы ни были хороши научные тексты и переводы ученого, по характеру своего дарования он великий импровизатор и представитель устной культуры, и в этом жанре не имеет себе равных. Свою науку М. А. Сапонов творит увлеченно и заражает вдохновением всех окружающих.
5.М. Сапонов. «Стройные формой любовные песни…»: Манифест эпохи Ars nova //Старинная музыка. 2000. № 4 (10). С. 14. Шрифтовые выделения — автора статьи.
6.М. Сапонов. Вероисповедный замысел Мессы h-moll И. С. Баха: гипотезы и документы // AD MUSICUM. К 75-летию со дня рождения Юрия Николаевича Холопова: Статьи и воспоминания / Ред.-сост. В. Н. Холопова. М., 2008. С. 105–117.
7.Там же. С. 117.
|