«Проникновение в дух и смысл творчества Рахманинова – процесс бесконечный…» — таким значимым многоточием завершается редакторское предварение одного из последних юбилейных сборников, посвященных Сергею Рахманинову ¹.

        Приближение к музыкальному феномену великого соотечественника, творчество которого на рубеже тысячелетий поистине становится культурным кодом России, ныне волнует многих представителей мира музыки: исполнителей, исследователей. В такой ситуации возникновение различных смысловых версий по поводу одного явления творчества Рахманинова представляется скорее закономерностью, нежели редкостью. Пример тому — «крещендирующее» внимание участников научных конференций, многочисленные интерпретации его сочинений и т.п. В том же русле находится и данная статья, в названии которой — своеобразный временной «диалог» с очерком (исследовательским материалом) Е.В. Назайкинского, представленном в рамках научной конференции в Москве (1995) ².

        Творческий вектор Сергея Васильевича Рахманинова «от первых шагов до лебединой песни» указывает на присущее композитору обостренно-трагедийное мировосприятие. Рахманинов стремительно вступил в музыкальный мир учеником консерватории с произведением, которое счел возможным обозначить опусом. Начальная ступень вхождения автора в мир музыки в качестве композитора обратила на себя внимание обостренностью эмоционального тонуса высказывания молодого автора, но еще не программировала трагедии.

        Первое масштабное циклическое сочинение Рахманинова написано в миноре. Казалось бы, данный момент ладотонального свойства, особо можно было бы не выделять. Однако его показательность несомненна: все последующие инструментальные циклы композитора — концерты, симфонии, сонаты, вариации, «Симфонические танцы» — минорны в своей основе. Рахманинов не создал ни одного сонатно-симфонического цикла в мажоре. Семантика минора — важнейший показатель образного мира композитора, сохранившего ладовую основу музыки в ХХ веке. В большой мере именно семантика лада взаимосвязана с направленностью творческого внимания композитора. «Символика скорби», рассматриваемая Е.В. Назайкинским в упомянутом очерке о Второй симфонии Рахманинова, лишь один из многообразных аспектов проявления этой семантики.

        Однако в данной статье речь идет о жизнеутверждающих качествах многогранной личности С.В. Рахманинова, которые не могли не быть отраженными в его музыке. Крылатое выражение В.А. Цуккермана по поводу медленной части Второго концерта для фортепиано с оркестром³, словно интегрирует образный ряд многочисленных сочинений композитора. Восторженное и благодарное приятие божественной красоты русской земли — эта сфера ярко заявила о себе в инструментальных и вокальных миниатюрах молодого Рахманинова, неудержимым потоком разлилась в сочинениях композитора его зрелой поры, и порой возникала в ностальгическом «флере» зарубежного периода. Своеобразный кульминационный пик означенного ряда — Adagio из Второй симфонии Рахманинова, музыка которой отличается неизбывной красотой.

        Вторая симфония — удивительное во многих отношениях сочинение композитора. Посвященная С.И. Танееву, она словно отражает токи его личности. Эта симфония наиболее гармонична среди симфонических циклов, уравновешена по своему драматургическому вектору, она не только насыщена контрастами, но направлена в сторону света, красоты, душевной бодрости и духовного оптимизма (что весьма отличало старшего «коллегу по цеху» равным образом в композиции и в теоретических исследованиях). Л.Л. Сабанеев в воспоминаниях о С.И. Танееве неоднократно подчеркивал: «Вся его жизнь есть борьба за овладение тайной музыкальной красоты» ⁴. Не будет преувеличением сказать, что Вторая симфония Рахманинова предстает в качестве «музыкального приношения» Учителю.

        Настойчивое стремление к излучению красоты надо признать также и одной из наиболее существенных сторон художественного дарования Рахманинова: «музыкальные откровения» пронизывают сочинения Рахманинова разных лет. «Сочинение есть процесс создания новой музыкальной идеи, облачение ее в красивое звучание — это священнодействие» ⁵ (курсив мой – Н.С.) — в этом высказывании Рахманинова аналог «музыкальной красоты» выступает как непременный участник творческого процесса, помещенного в усиленное эмоциональное поле. Корреспондирующая с понятием прекрасного, данная категория в понимании Рахманинова естественно слита с мирозданием: красота музыки есть цельное мироощущение космического порядка. Подобная красота вызывает изумление не столько степенью своего совершенства, сколько сравнительной редкостью присутствия в искусстве ХХ века. Рахманинов бесконечно ценил подобное качество в творчестве композиторов-современников. О Пятой сонате Скрябина он говорил: «В ней столько красоты, что я счастлив играть ее во имя всего того, что особенно люблю в музыке» ⁶.