|
МУСИГИШЦНАСЛЫГЫН АКТУАЛ ПРОБЛЕМЛЯРИ
ОТ РЕДАКЦИИ
-
ИСТОРИК МУЗЫКИ
К.ЗЕНКИН
Михаил Александрович Сапонов. О ЛУЧШЕЙ ФОРМЕ ГЛОБАЛИЗМА
(Интервью вела А.А.Амрахова)
НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЙ САПОНОВ
РОМАН НАСОНОВ (Россия)
ИСТОРИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ТЕРМИНА BEL CANTO.
Элеонора СИМОНОВА
КЛАССИЧЕСКАЯ МУЗЫКА В ФИЛЬМАХ СТЭНЛИ КУБРИКА
Сергей УВАРОВ
|
|
Последняя из публикаций, на мой вкус, — едва ли не лучшее из того, что было создано Михаилом Александровичем в этом жанре. Сочетание свободы выражения, естественности русского языка со строгостью передачи поэзии Алессандро Стриджо-младшего впечатляет всякого читателя (меня же, как музыковеда, с самого начала своего научного пути занимающегося переводами старинных текстов, — в особой мере). Совершенство данной публикации — и в том, с какой плотностью изложена в ней сопроводительная информация о постановке первого оперного шедевра, о традициях трактовки мифа об Орфее в ренессансной поэзии, о музыкальной жизни мантуанского двора и о многом другом — ни одного лишнего слова! В то время как более молодые авторы часто позволяют себе занимать журнальное место вовсе не обязательными рассуждениями, маститый профессор Сапонов сэкономил редакции немало печатных знаков. Коллеги по кафедре знают о том, что «орфеевская» публикация готовилась Михаилом Александровичем не один год — и вот теперь мы имеем дело с таким шедевром музыковедческой работы, который и нас самих обязывает предъявлять к каждому из изданий самые высокие требования.
Публикации последнего десятилетия полностью опровергают сложившийся было миф о Сапонове как о музыковеде, специализирующемся, главным образом, на музыкальной медиевистике. В лице Михаила Александровича мы имеем дело с универсальным ученым, в сферу научных интересов которого входят буквально все эпохи западноевропейской музыки. Причем, за каждой публикацией последних лет стоит своя давняя история.
Так, перевод «Пролога к “Сказанию о саде”» —следствие давнего интереса Сапонова к творчеству Машо, в каком-то смысле, возвращение к самому началу его пути в музыковедении. Но глубина выводов, сформулированных в мастерской, лаконичной манере, не может не впечатлять: «<…>положения величайшего теоретика эпохи Arsnova [Филиппа Витри. — Р. Н.] должны, казалось бы, подтверждаться музыкой ее величайшего практика — Гильома де Машо. Увы, даже свои баллады — стилистические наиболее радикальные многоголосные композиции — Машо нотировал большей частью довольно традиционно, вовсе не поражая на каждом шагу блеском “витрийской системы”, как ныне мы склонны были бы того ожидать. <…>Машо гениален не “выпирающими” новациями, легкими на распознание, а глубинным универсализмом, объединившим лучшее в искусстве двух миров — устного и книжного. Первый представлен менестрельной поэтикой (устный профессионализм певцов-сочинителей и великих мастеров-инструменталистов), а второй — поэзией Данте, Петрарки, музыкальными композициями Нотр Дам и т. д.» 5.
В этих нескольких строках Михаил Александрович предлагает читателю новую концепцию творчества Машо, и делает это просто, без излишнего пафоса и абсолютно убедительно — с высоты своего большого, десятилетиями накопленного опыта изучения средневековой культуры. Доступная манера изложения, в том числе сложнейших материй, как мне представляется, — результат многолетней работы Сапонова со студентами консерватории, чтения увлекательных лекций о старинном искусстве в рамках спецкурса истории зарубежной музыки.
Надо иметь в виду всю сложность подобной работы. Студенты-первокурсники, толком еще не готовые воспринимать информацию на том высочайшем уровне, который принят в Московской консерватории, сразу попадают на спецкурс к Михаилу Александровичу, где он рассказывает им о музыке эпох отдаленных, мало изученных, совсем не похожих на позднейшие времена в музыкальном искусстве (которые и изучаются преимущественно в учебных заведениях среднего звена). И во многом ради того, чтобы обеспечить студентов насущными знаниями, были подготовлены названные публикации в «Старинной музыке», не говоря уже о таком масштабном труде, как «Шедевры Баха по-русски» — уникальном издании, сочетающем в себе черты хрестоматии (сборника переведенных на русский язык либретто лучших сочинений великого композитора) и справочника, источника ценной и не доступной нигде более на русском языке информации об истории создания и исполнения соответствующих произведений, о происхождении их словесного текста, редакциях и о многом другом.
Когда я беру эту книгу в руки, сразу вспоминается
путь к ее возникновению: как отдельные тексты переводились сначала для студенческих семинаров (ведь нельзя же рассказывать о музыке Баха, не понимая смысла ее слов!), затем собирались вместе в домашнем компьютере и выдавались студентам первого курса для подготовки (в знак особого доверия полную коллекцию переведенных к тому времени текстов получил однажды и коллега Сапонова, автор этих строк — и то был дар бесценный, материал, очень помогавший готовиться к лекциям); как Михаил Александрович, понимая всю дерзость своего замысла, советовался со многими коллегами о наиболее точной и корректной в богословском отношении передаче того или иного места в либретто. Значительная часть переводов в этом сборнике — эквиритмическая; не считая это своей главной целью, Михаил Александрович в процессе перевода имел в виду звучание баховских шедевров на русском языке не только как метафору, но и как реальность концертной жизни — и мне кажется, русским исполнителям И. С. Баха стоит осуществить подобный эксперимент.
Результатом длительного освоения истории вопроса и одновременно чтения лекций на спецкурсе, во время которых материал отшлифовывался, проходил «обкатку», стала и большая статья, посвященная единственной полной мессе И. С. Баха6. Появление таких трудов знаменует новый этап в российском музыковедении: никогда прежде у нас не было работ, с такой точностью и знанием всех исторических обстоятельств анализирующих богословскую сторону шедевров духовной музыки. Анализируя различные точки зрения, Михаил Александрович избегает того, чтобы занять в конце концов одну из стандартных позиций в споре о том, была ли месса Баха протестантской, католической или «общечеловеческой». Выводы ученого, как это нередко у него бывает, свежи по мысли и красивы по изложению: «<…>в Мессе h-mollосознанно собрано лучшее. Ценнейшие композиторские озарения, ранее “прозябавшие” в сфере скромного “провинциального” немецкого проприя (а это лейпцигские духовные концерты, называемые сегодня кантатами), здесь отныне возвышены Бахом до уровня ординария: композитор “латинизировал” свои высочайшие образцы кантатного проприя. После их переработки и перетекстовки они внесены в полную Мессу, дабы прозвучать на международном языке христианской веры» 7.
Полагаю, что публикации последних полутора десятка лет ни у кого не оставляют сомнений в том, что М. А. Сапонов — историк энциклопедических познаний и энциклопедической манеры подачи материала. К какой бы области истории музыки он ни обращался, его читателей всякий раз ждут открытия, обилие концентрированной информации, безупречный и выразительный литературный стиль и продуманная концепция.
Универсализм отличает профессора Сапонова и в качестве научного руководителя. Его ученики обращаются к темам самым разным: от творчества Адама де ла Аля (дипломная работа Юлии Столяровой, 1998) до музыки в современном кинематографе (дипломная работа Сергея Уварова, 2011, ныне аспиранта в классе Михаила Александровича). Большую ценность представляет масштабная диссертация Елены Доленко «Молодой Шёнберг» (2003, научный консультант Ю. Н. Холопов); ярким, запоминающимся эпизодом в культурной жизни Москвы было сотрудничество М. А. Сапонова с Марией Батовой: результатом его стала не только богатая историческими фактами и остроумными идеями дипломная работа «Эмилио Кавальери и его духовная опера “Представление о душе и теле”» (1997), но и осуществленная под руководством Батовой тогда же первая в России постановка этого эпохального для истории музыки произведения — постановка, которая, вероятно, не состоялась бы без деятельной помощи и огромной моральной поддержки Михаила Александровича. Интерес Сапонова к истории старинных музыкальных инструментов разделила Марина Толстоброва: в результате в 2004 году в свет вышел перевод трактата С. Вирдунга Musicagetutscht. Высшего признания в научном мире удостоились ученики М. А. Сапонова: доктора искусствоведения Ирина Алексеевна Кряжева (о ее научных интересах было сказано выше) и Элеонора Рауфовна Симонова (историк европейского вокального искусства), доктор культурологии Андрей Михайлович Лесовиченко, яркий универсальный мыслитель, основные научные интересы которого лежат в области средневековой культуры.
Будучи учеником Михаила Александровича и сам, могу лишь засвидетельствовать, что свои функции научного руководителя он осуществляет на редкость тактично и вместе с тем деятельно. Его обширные познания и умение выработать индивидуальный подход к любой теме, указать ученику верное направление работы и научную литературу, которую необходимо изучить, наконец, готовность тратить массу драгоценного времени, увлеченно обсуждая со студентами и аспирантами их научные идеи, — качества исключительные в своей совокупности. Способности же Михаила Александровича сочетать высочайшую научную требовательность с умением поддерживать доброжелательную атмосферу, свойственную кафедре зарубежной музыки, мог бы позавидовать любой дипломат.
Не так давно при нашей кафедре открылся Научно-исследовательский центр методологии исторического музыкознания; создатель и руководитель его — профессор Сапонов. Задачи этого подразделения Московской консерватории многообразны: в планах ученых центра стоят переводы старинных трактатов и подготовка учебных программ, издание буклетов, справочников и энциклопедий. Идея такого исследовательского коллектива вновь несет на себе отпечаток личности ученого: его стремления развивать русскую музыкально-историческую науку на основе широкой фактологической базы и новейшей научной методологии. В том, что это детище Михаила Александровича, как и все прочие, ждет блестящий успех, сомневаться не приходится.
Одна из студенток моего индивидуального класса, интересующаяся итальянской музыкой, языком и культурой, как-то раз повстречала в консерваторском коридоре сияющего профессора Сапонова. Остановившись внезапно, он посмотрел ей в глаза и спросил: «А Вы знаете, как переводится на русский язык Infelice Euridice?!» — и прежде чем девушка успела придумать ответ, воскликнул: «Горемыка Эвридика!» Всякий раз, дочитывая перевод либретто Стриджо до этого места, я не могу сдержать улыбку, представляя эпизод в лицах и переживая вместе с Михаилом Александровичем явившееся ему поэтическое откровение. Неотразимое обаяние личности Сапонова непросто передать словами. Как бы ни были хороши научные тексты и переводы ученого, по характеру своего дарования он великий импровизатор и представитель устной культуры, и в этом жанре не имеет себе равных. Свою науку М. А. Сапонов творит увлеченно и заражает вдохновением всех окружающих.
5.М. Сапонов. «Стройные формой любовные песни…»: Манифест эпохи Ars nova //Старинная музыка. 2000. № 4 (10). С. 14. Шрифтовые выделения — автора статьи.
6.М. Сапонов. Вероисповедный замысел Мессы h-moll И. С. Баха: гипотезы и документы // AD MUSICUM. К 75-летию со дня рождения Юрия Николаевича Холопова: Статьи и воспоминания / Ред.-сост. В. Н. Холопова. М., 2008. С. 105–117.
7.Там же. С. 117.
|
