ПОРТРЕТЛЯР
ТАРИХИ ШЯХСИЙЙЯТИН МУСИГИ ПОРТРЕТИ
Ариз АБДУЛЯЛИЙЕВ
АЗЯРБАЙЖАНЫН ЭЮРКЯМЛИ КЛАССИК ВОКАЛЧЫСЫ ФИДАН ГАСЫМОВА
Земфира ГАФАРОВА
СЯНЯТКАР ЙУБИЛЕЙИНЯ ТЮЩФЯ (Рамиз Гулийев - 65)
Кямаля ЯЛЯСЭЯРЛИ
МУЗЫКА ВМЕСТО СУМБУРА
АНАР

И какое наказание исторически справедливо для тех, кто травит таланты – полное забвение их имен? Я так не считаю. В очень молодые годы мне в отцовской библиотеке попалась изданная стенограмма обсуждения в Союзе композиторов. К сожалению, позже я ее не нашел, но из прочитанного тогда – пятьдесят лет тому назад – запомнилась фамилия Захарова, который более всех поносил Шостаковича, более остальных говорил о нем уничижительно. Второй раз в своей жизни я наткнулся на фамилию В.Захарова лишь в книге С.Хентовой. Чем же больше, какими же нетленными музыкальными произведениями прославился этот «сокрушитель» Шостаковича? А ведь был даже секретарем Союза. Позорные имена гонителей обязательно должны сохраниться для истории, в назидании другим подобным им в Настоящем и Будущем.

        На протяжении почти всей творческой биографии Шостаковича бал в стране правили зависть и невежество. Зависть коллег и невежество власть предержащих. «Искусство непонятное народу», «влияние упаднического буржуазного искусства», «бесплодный формализм», «лженоваторство» – шаблонная обойма обвинений советской пропаганды, которые применялись не только по отношению к Шостаковичу и композиторам. У завистливых коллег-обвинителей не хватало фантазии, чтобы предъявлять какие-то иные, не столь стандартные обвинения. Впрочем, если бы они обладали какой-либо фантазией, то писали бы хорошую музыку, стихи, а не доносы.

        Кстати о зависти. Шостакович дает очень мудрый совет одному из своих учеников: «Несколько слов о Ваших обидах. Я советую Вам завидовать Моцарту, Бетховену, Чайковскому. Завидовать М. и т.п., ей-богу, не стоит, как бы удачливы ни были эти неудачники… Повторяю: зависть к Моцарту будет вести Вас вперед. Зависть к бездарным неудачникам поведет Вас назад».

        Сам Шостакович, – и этим отличаются истинные таланты – никому и никогда не завидовал. Даже Моцарту, Бетховену, Чайковскому. Тем более к своим современникам. Он написал восторженное письмо С.С.Прокофьеву, который, кстати, Шостаковича не очень жаловал, по поводу его Седьмой симфонии. Когда Шостакович был представлен на премию, он счел невозможным баллотироваться, пока эту премию не получит С.С.Прокофьев. Мягкий, деликатный, предельно скромный Шостакович «ни единой долькой не отступался от лица» (Б. Пастернак) в вопросах искусства, всегда и при всех обстоятельствах сохранял принципиальность. Во времена огульных нападок на мастера один из его бывших учеников совершил предательство, подключился к хору хулитилей. Позже, в относительно удачные для Шостаковича годы, выступая на пленуме он, в числе успехов отметил и произведения отступника. И когда его стали упрекать за это, Дмитрий Дмитриевич ответил: Он у меня ходил в лучших учениках, и я не имею права менять свое мнение о его таланте из-за его бестактности. Меня за то и выбрали руководителем композиторской организации РСФСР, что я не умею сводить счеты.

        И добавил: – Ну разумеется и за то, что я руководить тоже не умею.

        В этих словах весь Шостакович, – его принципиальность, честность, умение прощать, да и скромность, чувство юмора.

        Рассказывают, что отдыхая и работая в Рузе, в доме творчества композиторов, Шостакович как -то обедал в столовой, когда к нему подошел композитор из провинции. Дмитрий Дмитриевич ел суп и молодей композитор-верзила так фамильярно стукнул его по плечу, что чуть не разлился суп:

        – Дмитрий Дмитриевич, научите писать симфонии.

        – Научу, научу, – торопливо ответил композитор, – суп доем, научу…

        О его скромности ходили легенды, в дружеской попойке, его могли послать за лишней бутылкой водк в магазин. Во время одной из таких вояжей за водку, он сломал ногу. Анекдотический, но реальный случай рассказывает Назым Хикмет. Не знакомый с композитором лично, Назым был поклонником его творчества, говорил, что в годы тюремного заключения в Турции, Седьмая симфония Шостаковича, которую он слушал по радио, помогла ему выжить. И вот судьба их свела в совместной поездке в Стокгольм на заседание Бюро Всемирного Совета. В своих воспоминаниях вдова поэта Вера Тулякова-Хикмет пишет: «Назыму понадобились деньги, на какие-то мелочи, и тогда он посмотрел на всех членов делегации и попытался определить, кто же из них «бухгальтер?» Он «вычислил» его мгновенно, им мог быть только вот этот худенький, стеснительный человек в больших круглых очках, с тонкими нервными пальцами, явно привыкшими к счетам. Назым подошел к нему и очень вежливо попросил его сделать то-то и то-то. Товарищ с готовностью согласился. Тут же ушел по его делам и тихо выполнил поручение. Назыму нужны были билеты в театры, адреса выставок и музеев, и он снова обращался к нему. Так продолжалось целую неделю (?! – А.) В Москве они обнялись на прощанье, и Назым очень благодарил своего нового друга за помощь и поддержку. Он почувствовал к нему огромную симпатию, не хотел потерять его из вида. Он предложил ему свой телефон, а в ответ получил визитную карточку. На ней было написано: «Композитор Дмитрий Шостакович». Назым был ошеломлен. Великий Шостакович! С этого времени началась их счастливая дружба».

        Следует отметить и то, что еще в 1927 году Шостакович в составе советской делегации побывал в Турции, выступая в Стамбуле и Анкаре с концертами в качестве пианиста. В Стамбуле он жил в номере 147 знаменитого отеля «Пера палас». Он познакомился с молодыми турецкими композиторами Гасаном Фаридом Альнаром и Джемалом Решидом Реем, которые играли для него свои произведения.

        Творческая биография Шостаковича характерна и для многих других видных деятелей советской культуры, в том числе и в Азербайджане. По отношению к ним власти прибегали к политике кнута и пряника, то, как уже говорилось, осыпали всевозможными почестями, премиям, званиями, то низвергали, как бы перечеркнув все былые заслуги. И в такие моменты выходили на сцену всякого рода бездарные завистники, которые только и ждали подходящей возможности, чтобы наброситься на очередную жертву. Такие ситуации, к сожалению – не редкость и в наше время. Особенно болезненно реагируют на чей-то успех за пределами страны. Седьмая симфония, написанная в блокадном Ленинграде, буквально покорила мир, чего не удалось ни Гитлеру, ни Сталину. Поэтесса Ольга Бертгольц, так же одна из легенд блокадного Ленинграда, писала: «Помню, как на сверхъестественные овации зала, вставшего перед Симфонией, вышел Шостакович – с лицом подростка, худенький, хрупкий, казалось, ничем не защищенный. А народ, стоя, все рукоплескал и рукоплескал сыну и защитнику Ленинграда. И я глядела на него, мальчика, хрупкого человека в больших очках, который взволнованный и невероятно смущенный, без малейшей улыбки, неловко кланялся, кивал головой слушателям. И думала: «Этот человек сильнее Гитлера».

        Седьмую симфонию, как и многие другие произведения русского композитора исполняли лучшие дирижеры мира – Артуро Тосканини, Юджин Орманди, Леопольд Стоковский. Его музыка звучала во всем мире. Только не в своей стране. Правда, в определенные годы. О нем вспомнили, только тогда, когда надо было показать Западу – истинные культурные ценности страны. Шостакович был включен в состав делегации, направляемый в США, где его знали больше, чем кого-либо из членов делегации. Но композитор отказался от этой поездки, и пришлось в это дело вмешаться самому Сталину. Вождь спросил Шостаковича о причинах его отказа. – Как же я буду объяснять там, почему моя музыка запрещена в моей стране. – Этот вопрос можно решить, – сказал Сталин, – вы все же готовьтесь в путь.

        Через час на квартиру Шостаковича примчался перепуганный чиновник из ведомства культуры и попросил, чтобы композитор немедленно предоставил все свои произведения для немедленного же исполнения.

        Этот рассказ я слышал из уст Джафара Джафарова. Подтверждения его рассказа я нашел и в других свидетельствах. Правда, слова в телефонном разговоре со Сталиным могли быть другими, но содержание было адекватным рассказу Джафарова.

        Джафар Джафаров рассказывал и о своей встрече с Шостаковичем в Баку, в доме у Кара Караева. Когда Шостакович в очередной раз приехал в Баку, – а здесь он бывал не раз, начиная с тридцатых годов, – Караев пригласил своего учителя в гости. Был приглашен и близкий друг Караева, литературный критик и театровед Джафар Джафаров. Позже я слышал, как Джафар-муаллим рассказывал об этой встрече моему отцу: «Этот человек, – говорил он имея в виду Шостаковича, – весь соткан из горя. Он, конечно, многим недоволен в нашей жизни, в том числе и политикой в области искусства. Он мне чем-то напоминал Гоголя. Я сказал ему об этом».

        Позже знакомясь с материалами о Шостаковиче, я видел, что и до Джафарова многие современники находили общее между ним и Гоголем. Недаром Гоголь был любимым писателем композитора и по его повести он написал оперу «Нос».

        Здесь я подступаю к теме, в связи с которой это эссе включено в раздел «Мир и мы». Эта тема – Шостакович и Азербайджан – не раз разрабатывалась нашими музыковедами. Этой теме посвящена и книга музыковеда Фарах Таировой «Дмитрий Шостакович и Азербайджанская музыкальная культура», из которой я также почерпнул немало любопытных фактов.

        Я, например, не знал, какой смелый поступок совершил Джевдет Гаджиев в совсем юные годы. После появления статьи «Сумбур вместо музыки» не только в Москве и Ленинграде, но и во всех республиках были организованы митинги и собрания, в которых в формализме обвинялись Д.Шостакович, С.Прокофьев, и противопоставлялась им опера «Тихий Дон» И.Дзержинского как образец реализма.

        «На собрании в Азербайджанской Государственной Консерватории с участием партийных и государственных чиновников присутствовали Джевдет Гаджиев и Кара Караев, – пишет Ф.Таирова. – Выступавшие требовали наказания видных деятелей искусства, вышедших за пределы курса партии В.И.Ленина и попавших под буржуазное влияние. Обвинения одного из выступавших в адрес Дмитрия Шостаковича и его оперы «Леди Магбет Мценского уезда» переполнили чашу терпения юного Джевдета – студента консерватории. И он выступил с речью, очень резкой и неожиданной для многих. Гаджиев назвал Шостаковича «великим музыкантом своего времени», а «Леди Макбет» «уникальным явлением эпохи». А «Тихий Дон» он охарактеризовал как «тихий ужас».

        После этого выступления Дж.Гаджиева в газете «Заря Востока» была опубликована статья ее корреспондента в Баку под рубрикой «Против формализма в искусстве и литературе». В статье отмечалось: «Композитор Гаджиев пошел еще дальше. Он выступил в защиту западноевропейских экспрессионистов – Шенберга, Стравинского и других, заявив, что не считает «Тихий Дон» Дзержинского для себя образцом, а предпочитает совершенную музыку «Леди Магбет» Шостаковича. На прямо поставленный вопрос – считает ли он правильным статьи в «Правде» об искусстве, Гаджиев ответил: «местами да, местами нет».

        Весть об этом неслыханно смелом поступке молодого композитора достигла ЦК партии. Секретарь ЦК Азербайджана Рухулла Ахундов вызвал к себе старшего брата Джевдета Гаджиева Джабира Гаджиева, руководителя партийной организации Азизбековского района и сказал: Какой же ты борец за партию, если не занимаешься воспитанием брата? Он выступает с речами против партии, против советской идеологии. Защищает оперу Шостаковича, вредную для социалистического реализма. Знаешь, к чему может привести этот его поступок?»