МУСИГИШЦНАСЛЫГЫН АКТУАЛ ПРОБЛЕМЛЯРИ
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЧЕЛОВЕКЕ, ИЗМЕНИВШЕМ МУЗЫКАЛЬНЫЙ ЛАНДШАФТ МОСКВЫ
А.С.СОКОЛОВ (Россия)
АВАНГАРДИЗМ И ЕГО СПЕЦИФИКА В РОССИИ
В.Г.Тарнопольский - А.А.Амрахова
О ПОСТМОДЕРНИЗМЕ И О ТОМ, ЧТО ПРИШЛО ЕМУ НА СМЕНУ
В.Г.Тарнопольский - А.А.Амрахова
О ФОРМЕ И ФОРМООБРАЗОВАНИИ В СОВРЕМЕННОЙ МУЗЫКЕ
В.Г.Тарнопольский - А.А.Амрахова
ДОРОГА ДЛИНОЮ В ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Интервью Ольги Арделяну с В.Г.Тарнопольским
В.Г.ТАРНОПОЛЬСКИЙ ПОСЛЕ “КАССАНДРЫ”
Светлана САВЕНКО (Россия)
НОВАЦИЯ – ИНТУИЦИЯ – СМЫСЛ: «МАЯТНИК ФУКО» ДЛЯ АНСАМБЛЯ ВЛАДИМИРА ТАРНОПОЛЬСКОГО
Валентина ХОЛОПОВА

       А.А.: Владимир Григорьевич, то, что сейчас делается молодыми композиторами в России – это Авангард -3?

        В.Т.: Это вопрос о словах – названиях. Ситуация точно отличается от Авангарда-2. А как это называть - дело, может быть, самих участников этого движения или даже следующего поколения – не знаю. Мне-то это прежде всего напоминает Авангард-1, а именно - футуризм. К сожалению, образцы футуристической музыки практически не сохранились. Из итальянского музыкального футуризма вообще ничего не дошло, кроме известного Манифеста. В России тоже существовали шумовые оркестры, создавалось довольно много шумовых опусов, но, по-моему, всё это, к сожалению, затерялось. Описание того, что было, есть, а самого «предмета» нет. Вероятно, творчество молодых – это то, что можно назвать Авангардом -3, но для меня это скорее является в некотором роде продолжением Авангарда-1.

        У нас не было такого «поэтапного» развития авангарда как, скажем, во Франции или в послевоенной Германии. В этом смысле мы страна «неискушенная», если хотите, наивная. И, конечно, многие наши идеи повторяют сегодня то, что было там в самом конце 50-х - начале 60-х - в «эпоху хэппенингов».

        А.А.: На последнем творческом вечере Вы начали говорить о специфике российского авангарда. Мы были лишены истории…

        В.Т.: О специфике какого поколения?

        А.А.: Фактически, получается Вашего поколения тоже. Ведь на этом всё замешано.

        В.Т.: Я имел ввиду то, что российский и западный авангард взросли на разной почве и в разных условиях. Это различие прослеживается и сегодня.

        На Западе авангардисты стремились уйти от «буржуазности», старались противопоставить себя социальному истэблишменту. Может быть, в области музыки и в Европе, и в Америке это было не так заметно, как в литературе. Яростная антибуржуазность на протяжении почти всего века была едва ли не главной тенденцией западной культуры, потому что там намного раньше сформировалось «сытое» общество потребления. Весь пафос авангарда заключался в борьбе с этим обществом. А здесь-то подобного общества не было и в помине, здесь потребность была совсем в другом.

        В советское время мы были от всего отрезаны. Во-первых - от истории. Мы не знали даже своего собственного прошлого. Едва ли не единственное, что позволялось знать более или менее подробно из дореволюционного времени – это движение декабристов. Но в целом вся история была извращена. Впрочем, она и сегодня «рисуется» на бумаге нашими идеологами.

        Во-вторых, мы были отрезаны географически – практически никуда невозможно было поехать. Вследствие этого, в-третьих, мы были отрезаны от всего мира культурно. Возникла своя специфическая шкала оценок и система координат. Так, в 70-80 годы радикальный авангард, скажем, Штокхаузена и ансамбль «Мадригал» Волконского, который пропагандировал старинную музыку, в равной степени воспринимались как нечто «антисоветское».

        В чём состоит особенность российского композитора 70-80-х годов? В поиске альтернативных смыслов искусства и какой-то красоты – пусть даже наивной с сегодняшней точки зрения. Помню любимое выражение Эдисона Васильевича Денисова о том, что нужно писать «тихую и красивую музыку». По сути, это целая эстетическая программа. Мне кажется, в сравнении с европейцами у нас сформировались совершенно другие цели и устремления, что нашло даже свое стилистическое оформление. Поэтому в творчестве всех наших авангардистов 70-80-х годов столь большую роль играли тональные и исторические аллюзии - то, чего в западном авангардизме практически быть не могло. А там, где это вдруг неожиданно проступало, скажем, в творчестве Б.А.Циммермана, вердикт авангардистов был жёсток - он был осуждён как консерватор и ретроград. Поэтому, если продолжить метафорическое сравнение, там – солёное море, а тут пресная река, в которых водятся разные виды рыб. В этом большая разница.

        Самое удивительное, что эта разница при всех внешних совпадениях сегодня тоже наглядно проявляется. В частности, наши молодые композиторы много занимаются импровизацией, какими-то альтернативными формами музицирования, которые сейчас очень популярны в таком городе как Берлин.

        Берлин – это вообще особый город в Германии. После войны здесь начисто уничтожен так называемый «прусский дух». В эпоху холодной войны он представлял собой как бы «войну двух идеологических витрин» – западно- и восточно-берлинской. Западный Берлин фактически был иждивенцем ФРГ, без ежеминутных самолетных поставок оттуда всего необходимого – от мыла и хлеба до предметов роскоши – он не просуществовал бы и недели. Сам-то город практически ничего не производил! На этом фоне и только при этой поддержке и могли возродиться такие институции, как скажем, Берлинская филармония. В этом небольшом городе размещалась довольно большая армия американских военных, что сразу же превращало эту бывшую душную прусскую столицу в интернациональный, многорассовый город. В этот благополучный буржуазный оазис сбегала «альтернативная» молодежь из ФРГ, скажем, не желавшая тогда служить в Бундесвере. А после того, как он воссоединился с социалистическим восточным Берлином, сюда влилась еще хорошо знакомая нам «социалистическая общность» - небогатые работящие люди, интеллигенция с хорошим образованием, молодёжь, желающая изменить свою жизнь. Это все в конечном счете сформировало активно пацифистское лево-демократическое, если хотите, «альтернативное» общество. И вот, одно дело, когда в сегодняшнем Берлине молодые музыканты собираются в клубах и музицируют для своей аудитории. Как правило, это студенты, молодежь из недорогих кварталов массовой застройки, в терминологии XIX века - «разночинцы», которые тоже хотят противостоять господствующей буржуазной «Культуре с большой буквы» - культуре в галстуках, культуре Оперы и Филармонического Оркестра.

        Та же самая музыка, перенесённая в Россию – в Москву, «звучит» иначе. Потому что наша аудитория во многом другая. Пользуясь той же терминологией – более «буржуазная», что ли, более озабоченная своим «имиджем». Часто это довольно избалованная публика – претенциозные хипстеры, очень хорошо, даже изысканно одетые ребята и девушки – так, как бедным берлинцам и не снилось.

        Когда западные люди со своей картиной мира пытаются нас понять, часто возникает путаница. Они должны иметь ввиду, что у нас многое мыслится иначе: коммунисты, которые по западным меркам считаются левыми, у нас считаются правыми – это своего рода консервативная партия с очевидным оттенком «почвенного» национализма. А «правые» в западном понимании – либералы-рыночники (гайдаровского направления) – у нас на самом деле выступают как революционеры-реформаторы. Поэтому традиционная для западного общества система координат у нас в принципе перевернута.

        Такая же ситуация складывается в музыке. То же самое произведение, если механически перенести его в наш клуб, приобретает совершенно другое значение, другие смыслы. Там авангардная музыка напрямую связана с общественным самосознанием личности, с ее «философией ответственности», всегда подразумевающей и определенный протестно-борческий компонент. Это не романтическое «самовыражение», а всегда акция, действие, жест, адресованные, прежде всего, обществу, это поиск новых, альтернативных каналов и средств его развития. У нас этот момент выражен крайне слабо или вовсе отсутствует – авангардное искусство и музыка, в частности, как правило, служат для элитарно-снобистского развлечения «продвинутых» социальных групп. Но мы, кажется, удалились в марксизм.